Крупные снежинки опадают с небес подобно пеплу вулканическому в момент извержения - ложится-укрывает щеки колючим покрывалом на кожу бледную - далекую от солнца, как сам северный край от теплых берегов южного океана. Пирика смотрит на тучи, заслонившие светило, обнимает себя руками, в попытках унять стылую тоску по родине-дому-горе-отцу. Какой бы ни был, он все же семья. Верно ведь, папочка? А семья - она одна. Пусть девчонка и не питала огромной любви к нему, однако, отчего-то при мысли о путешествии замирало-йокало сердце, вовсе не от радостного предвкушения неизведанного. Хоро развел костер в пещере, где - не пойми, сыскав дрова. Те весело трещали, убаюкивая усталого брата, ему больше всего досталось - поклажа, тренировки в пути, охота. Пирика жмет плечи узкие, смеряя мальчишку улыбкой - тот широко зевает и прикрывает веки, опрокидываясь на лежанку из еловых ветвей. Чтож, в этот раз её очередь добывать пропитание. Природа щедра к тем, кто благодарен её благам, айну умели ценить то, что та дает, привнося взамен свою веру крепкую, чувства и душу севера.

Теплая пещера осталась позади, в надежде на легкую-быструю охоту, девчонка попала в просак - не вышло. Снег валил все сильнее и сильнее, покуда из зоны видимости не пропали ближайшие горы. Пирика щурит глаза слезящиеся голубые, приседает перед прыжком - заяц явно ошибся, решив, будто нора станет укрытием, что было гарантией безопасности, обратилось могилой. Сталь легко прорывает кожу, разрезая мышцы, она режет по глотке, целясь в мозг, дабы не мучить ни себя, ни зверя. То тоже убийство, пусть и ради выживания. - Небо к земле, прах к праху, благодарю тебя, земля, принимаю дары и взамен вверяю свою жизнь, - ритуальная фраза, привитая с детства, звучит молитвой, слетая с обветренных губ. Такая привычная, родная, что язык колет, а десны чешутся в порыве вернуться туда, где все началось. Нельзя. Нельзя бросить брата, то станет предательством. Его. Себя. Их общей цели.

Ноги жжет колючий холод, даже теплые ботинки - не гарантия сохранения жизни в таких условиях. Гремит - сотрясается небо, разрезанное белым светом ярким, зигзагом расколовшим горизонт. Гремят следом потревоженные вершины, тревожно суетятся сугробы, сминая под собой кривые сухие ветви редких деревьев на косых склонах. Пирика испуганно охает, не медлит, ей знаком суровый нрав севера, то страшное дело, попадешься - костей не соберешь. Времени у неё мало. Времени нет. Паника отступает, уступая полному спокойствию - ледяному, такому иронично согревающему. Оно растекается по венам жидким азотом, жжет изнутри, проникает в сердце бьющееся и голову тяжелую. Девчонка трясется мелко, сжимает кулаки и взывает к хранителю, что рядом с ней - неизменно. Спаситель, друг и надежный спутник. Вечный. Знакомая дрожь единения пронзает тело, душу, то, что - под. Белое смазывается на белом, обрекая человека и духа к погибели. Умирать Пирика не собирается.

Мелкие камни попадают в лицо - девчонка закрывает его ладонями, по-прежнему крепко зажимая в правой руке дичь. Инстинкт охотника не позволил выпустить тушу, даже когда жизни грозила прямая опасность. Вдох глубокий - выдох. Вход завалило, входа больше нет. Однако, зная сеть пещер родного края, можно надеяться, здесь найдется еще один тоннель. Чуть позднее, приходит осознание - слишком светло, тепло. Слишком, для черной дыры в скале, где ни того, ни другого быть недолжно в принципе. Взгляд скользит по мерзлым стенам, внутрь - натыкается на силуэт (женский?). Приближаясь, она понимает, - нет. Юнец сидит подле огня, направив карий омут - в её агератум, сверлит молча, на что девчонка жмет губы алые, шагает вперед, нарушая тишину с отзвуками трещащих в алом пламени дров. - Лавина, - голос тих, спокоен, без напряжения или страха, она тянет вперед руку с зажатой дичью, будто бы это могло все прояснить.

Потерянная во взгляде напротив, стоит на месте, окоченевшая. Почти черная радужка кажется отчего-то опасной, знаете, то ощущение, когда замираешь напротив медведицы с малышом и не знаешь, стоит ли убегать. Беги, дорогая, беги, так далеко, насколько способны унести ноги каменные, примерзшие к пещерному так сильно, что, кажется, с места и не сдвинешь. Те глаза отражают пламя - зеркально (наоборот), оно светится дикостью первобытной, вызывающей лютый ужас - смесью адреналина со спиртом по крови. Девчонка зажимается, опускает ресницы, пряча - прячась, будто может что-то скрыть. Весь секрет в том, что не может, хоть не знает наверняка, но чувствует нутром обмороженным руки чужие на разуме, будто липкая жижа тянет мозги, растекается там, остается. Пирике ощущение не нравится, однако, она не понимает его природы. Лоб морщит, брови сводит к переносице, образуются на коже впадины - морщинки. Тонкие пальцы все еще сжимают зайца, цепляясь за белую шкуру, ощущают трупный холод остывающего тельца и мягкость белой, измазанной в красном, шерсти. По ладошкам маленьким - липкая холодная вода, каплями стекает и опадает вниз. Пирика следит за падением - моргает и приходит в себя, собираясь с духом, вскидывается на манер промокшего щенка, улыбается шикоро, делая шаг-другой на встречу неизвестному мальчишке. Огонь манит, зовет, обещая тепло солнца далекого, как крик о помощи иль песнь прощания с родиной, что еще предстоит. Девчонка слышит треск ветвей в пламени и стук подошв ботинок, пока не останавливается в полуметре от незнакомца, аккуратно укладывая тушку на укрытые теплым платьем колени.

Тишина разъедает - перемалывает кости в прах
Она жмет челюсти, охватывая ладонью кинжал
Тот привычно ложится в руку, дарит иллюзию спокойствия
Лезвие пронзает  шкуру, на манер ножа столового в нарезке масла
Проходит сквозь кожу и мышцы, отделяя сухожилия, шерсть

Пирика молчит, занимаясь тем, что ей привычно с детства. Молчит, свежуя добычу, лишь тихо напевая под нос благодарность природе за столь ценный дар, что продлит ей жизнь, насытит темной ночью. Север суров, но справедлив. Так было всегда. Всегда - это очень долго, уклад сложился еще до её рождения, есть сейчас и будет - после. Хмурую сосредоточенность разбивает мужской голос - спокойный, мерный, словно вода, одновременно, пробирающий до костей - не холодом, напротив. Она ежится, расстроенная утратой блаженной сосредоточенности, что отгоняла иные эмоции-мысли-страхи,  та тает с каждым высказанным словом, отражаясь на зрачках темных алыми искрами. Девчонка насаживает мясо на ветки в надежде, что те не сгорят в процессе приготовления, и поднимает глаза.

- Не похож, - улыбка неуверенная натянута на лицо маской, то явно заметно на фоне абсолютной безмятежности человека рядом - неоспоримой, непоколебимой. Но отчего-то Пирика не верит, ощущает каждой частицей себя: сделаешь неверный шаг, можешь сгинуть прямо в этой забытой всеми пещере, что станет могилой не только бедному зайцу. Умирать в её планы не входит - брат ждет, отец, коему и слова доброго на прощанье не сказала, дом отчий, в конце-то концов. И, вообще, она, мать его, девственница. Конечно, по иронии судьбы, таковых как раз и любят приносить на жертвенный алтарь в первую очередь. - Это неважно, в самом деле. Мне повезло, что вы здесь, с моей силой огонь не разожжешь, - признавать слабость - не стыдно, это тоже, своего рода, сила:  уметь сказать о том, что тебе не все по плечу. Девчонка знает: шаман из неё так себе, пожалуй, на фоне брата, чересчур, однако, ей плевать, покуда единственный родной человек верит. Плевать, ткнут пальцем ли, слова ль ядовитые бросят в лицо, справится. Со всем справится. Ради него. Ради себя. Во имя крови севера, айну, будущего.

Огонь мягко охватывает сырое мясо, то быстро задается корочкой, аромат пищи понемногу заполняет замкнутое пространство вокруг. Живот громко урчит, трещат ветви, она поднимает голову, изучающе оглядывая мальчишку, наверное, слишком пристально. Смотрит на него - сквозь, туда, где также греет камин в доме отца, где за окном кружатся - опадают с неба серого снежинки, сугробы там по пояс, да волки дикие, лихие, пенси свои поют на луну по темным ночам.

Ветви приятно трещат, замерзшие пальцы греет тепло его пламени - не жжет. Приятно и больно одновременно: коль скоро обморозишь кожу, мучайся потом от дискомфорта, что увы, просто так не проходит. Да без обогрева оставить нельзя: обморожение - штука страшная. Терпи, девочка, ближе подставляя ладони белые под летящие искры. Те взмывают над заревом алым, выше и выше, пока не гаснут на уровне лица. Красиво. На снежинки похоже, только не холодные и летят в обратную сторону - вверх. Забавная штука - природа, пожалуй, людям с их технологиями никогда её не превзойти. Идеальна настолько, что стараниями своими планету уничтожить не могут: та увядает, однако, упрямо сопротивляется, пуская все новые и новые ростки. Как жаль, человечество не понимает намеков: ни страх болезни новой, ни горе утраты ресурсов. Все им не по чем.

Пирика - из тех, кто лелеет надежду на общее будущее, не смотря на ужасающий опыт прошлого. Оптимизма в ней с годами все меньше и меньше. Когда-нибудь он сдохнет, зачахнет без подпитки и шанса на восстановление - словно то поле из кувшинок, леса и горы. Неприступные вершины падут следом за деревьями, болота замерзшие, ледники, лавины не остановят машину. Как жаль. Ей нравились людские штучки вроде телевизора, музыки, автомобилей: удобство - вещь такая, быстро привыкаешь. Стоило раз съездить с отцом в город - ребята подхватили нечто большее, чем обычное любопытство. Стала понятна причина, отчего часть их народа разъехалась: кто - куда. Это их выбор, за него нельзя судить, да и кто она? Точно не палач, не Великий дух и не Бог человеческий. Обычная девчонка без силы и прав. Правильно то иль нет, все они узнают позже, вероятно, даже через поколения.

Негромкий мужской голос выбивает из раздумий резко, будто тянет наружу из воды. Девчонка моргает, вздернув голову, встречает карие глаза напротив, удивленно вскидывая брови на неофициальное обращение, чтобы ответить почти без запинки: - Немногое, если речь о шаманском даре, - улыбается слабо, задумчиво вслушиваясь в тихое завывание метели снаружи, что доходит даже сквозь вековые камни. - Но охочусь хорошо и готовлю вкусно, - улыбка переходит в мелодичный смех, что чрез секунды утихает сродне звону колокола к обеденной службе.

Ей не была дарована сила, как брату, не в той мере, но то не мешает волчонку северному растить клыки и когти, идти по следу, а после вгонять нож в шкуру добычи, методично прикидывая, где у жертвы сердце. По началу было сложно: жесткие указы отца, слезы над первым промахом. Позор. И методичное, четкое в ушах мужским басом: убей уже его, сердце здесь, нож жми крепче, давай, будь хоть немного похожей на брата.

Будь хоть где-то и в чем-то хороша, черт тебя дери.

И Пирика стала хороша настолько, что могла сравняться с местными мужчинами. Пожалуй, сегодняшний промах сравним с неудачей, ведь она отлично умела чувствовать погоду и перемены в ней. Что ж, уход из отчего дома на пользу не пошел, по крайней мере, ввел психику в расшатанное состояние и девчонка терялась, увязая в собственных мыслях все сильней и сильней, как в болотной трясине утопленник.

Она хотела бы стать хоть чуточку сильнее, однако, есть что-то или кто-то, уже начертавший предел. И превзойти его не дано, разве что - после смерти. А умирать в её планы не входило.

Пирика замечает взгляд знакомца на импровизированной шпажке и согласно кивает, вежливо игнорируя зов чужого желудка. Убивать можно только ради пропитания и выживания, только так и никак иначе, а одного кролика ей точно будет много. Оставалось надеяться, у брата осталось сушеное мясо, что они захватили в путь. Девчонка тянется к древку, ловко выхватывая из костра обе порции, протягивает одну мальчишке рядом, сама поспешно вгрызаясь в горячий кусок, обжигая язык горячим соком.

- Можно сказать, так сложились обстоятельства, что сегодня я и смелая, и безрассудная. - Улыбка выдается грустной. Девчонка утирает рот, сыто откидываясь на руках назад. Это могло бы прозвучать забавно, если не являлось бы правдой. Смятение поглотило её, заставляя вновь и вновь окунаться в поток воспоминаний о родине, что вот-вот придется покинуть. Бросить брата - невозможно, у него благая цель, да и черт с ней, с целью, Пирика последовала бы за ним и в ином случае. Просто...он для неё - все? Часть души, сердца. Такое не вытравить из себя ни ядом, ни чужой фуриоку. - Со мной брат, я оставила его в лагере на время охоты, но... - Что вышло, то вышло, как говорится. В любом случае, Хоро - сильный, с ним ничего не приключится.

Костер понемногу уменьшается, сокращая диапазон тепла. Пирика, осмелев, подсаживается ближе. Здесь теплее и куда надежнее, чем снаружи, пусть расстояние в полуметр несколько её смущает. Девчонка недовольно фыркает, поджимая под себя ноги. Пожалуй, стоило бы снять мокрую куртку, однако, она лишь плотнее кутается, поджимая под себя полы.